Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

– Пес с ним, старым дурнем. А магдебургский архиепископ? Ты ведь и у него был.

– Был. Архиепископ метрополит Гюнтер фон Шварцбург слишком рассудителен, чтобы пренебрегать гуситами. Участия в крестовом походе не исключает, активно призывает к оборонным союзам. Последовательно формирует армию. Под его командованием на это время уже имеется более тысячи человек. Однако появились, скажу откровенно, определенные проблемы. Так вот, архиепископ очень разгневан. На тебя, епископ Конрад.

– О!.. – односложно прокомментировал Конрад.

– Он разгневан, – продолжал Гейнче, – по причине некоей особы, пользующейся твоим расположением. Речь о Биркарте Грелленорте. Архиепископ представил мне длинный перечень обвинений, не буду ими утомлять, потому что по большей части это тривиальные вещи: убийства, изнасилования, черная магия. Также грабежи: архиепископ Гюнтер обвиняет Грелленорта в совершении в сентябре 1425 года хищения пятисот гривен налога. Наибольшую злость метрополита вызывает, однако, личность какой-то нелюди, какого-то сверга по имени Скирфир, что ли, алхимика и чародея, которого архиепископ хотел пытать и сжечь, но которого Грелленорт нагло выкрал и спрятал. Чтобы его использовать.

Епископ Конрад захохотал. Гейнче смерил его холодным взглядом.

– Да, это очень смешно, – поддакнул он холодно. – И тривиально до тошноты. Но это бьет по союзу Саксонии и Силезии, союзу крайне необходимому перед лицом гуситской угрозы. Решающему силезскому «быть или не быть». Поэтому я хотел бы знать, что ваша милость намерена предпринять в этом деле.

Конрад посерьезнел, впился в инквизитора глазами.

– В каком деле? – процедил он. – Я не вижу никаких дел. Неужели ты видишь, Гжесь? Неужели ты хочешь мне заявить, что Биркарта Грелленорта, хотя это мой фаворит, а народная молва называет моим незаконнорожденным сыном, я должен прогнать на все четыре стороны, объявить изгнанником, тайно подвергнуть заключению либо порешить? Что я должен совершить это для пользы дела, поскольку Биркарт Грелленорт – это persona turpis[966], которая вредит нашим союзам и отношениям с соседями. Я мог бы ответить тебе, Гжесь, что союзам и отношениям вредят глупые и мелочные церковные деятели, которые дуются, как дети, когда у них забирают игрушку. Мог бы, но не отвечу. Отвечу по-другому, отвечу кратко и конкретно: если кто-нибудь, епископ, кардинал, викарий или инвизитор, мне всё равно, попробует тронуть Биркарта Грелленорта, клянусь Богом в небе, он страшно об этом пожалеет.

– Бог в небе, – ответил, не моргнув глазом, Гейнче, – всё видит и всё слышит. Какой мерой вы меряете, такой вам отмерят. Горе тем, кто зло называет добром, а добро злом, которые заменяют темноту светом, а свет темнотой.

– Банально, Гжесь, банально. Ты цитируешь Библию, как сельский батюшка. Я уже сказал, отцепись от Грелленорта, отцепись от меня. Поищи бревно в собственном глазу. А может, желаешь другую цитату из Библии? Может, из Послания к Коринфянам? Не можете пить чашу Господю и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской. Рейнмар из Белявы, тебе что-то говорит это имя? Еретик, которого в Франкенштейне ты личным вмешательством спас от допроса с пристрастием. И защищал, пока ему не удалось сбежать. Делал протекцию дружку. Это же твой друг, приятель, товарищ из универа. Рейневан Белява, проклятый еретик и преступник, чародей, некромант, persona turpis что ни на есть. Ты восседал с некромантом за столом демонов, инквизитор. А с кем поведешься, от того наберешься. Возможно, тебя заинтересует, что упомянутый Белява месяц тому появился во Вроцлаве.

– Рейнмар Беляу? – Гжегож Гейнче не смог скрыть удивления. – Рейнмар Беляу был во Вроцлаве? Что он здесь искал?

– Откуда мне знать? – Епископ наблюдал за ним из-под опущенных век. – Это дело инквизитора, а не моё, следить за евреями, еретиками и отступниками, знать, что они замышляют и с кем. И сдаётся мне, Гжесь, что ты знаешь, зачем он сюда прибыл. Что, а скорее кого он здесь разыскивал.

Из близлежащей церкви Петра и Павла доносилось отвратительное, раздражающее слух тарахтение. На протяжении трех дней перед Пасхой в колокола не били, верных созывали в храмы деревянными колотушками.

– Гейнче не знал, – повторил Крейцарик, услужливо горбясь. – Не знал о том, что Белява был во Вроцлаве. Не знал также о том, зачем был, с какой целью. Грелленорт был в резиденции, в укрытии, подслушивал, а когда инквизитор ушел, они с епископом поссорились. Епископ утверждал, что Гейнче притворялся, что он пройдоха и хитрец, научившийся в римской курии вести игры и плести интриги. Грелленорт же…

– Грелленорт, – задумчиво вставила говорящая альтом и пахнущая розмарином женщина. – Грелленорт был склонен считать, что Гейнче был действительно искренне удивлен.

– Был действительно искренне удивлен, – отчетливо повторил Стенолаз. – Я в этом совершенно уверен. Из укрытия я послал на него заклятие. У него был, ясное дело, какой-то защитный талисман, он был заблокирован, в его мысли заглянуть мне не удалось, но если б он притворялся и вводил в заблуждение, мои чары разоблачили бы его. Нет, Кундри, Гжегож Гейнче не ведал ничего о Рейневане, его удивила информация о нем, поразил факт, что Рейневан кого-то здесь искал. В это трудно поверить, но похоже, что Гейнче ничего не знает об Апольдовне. Это означало бы, что всё-таки не Инквизиция ее похитила.

– Поспешный вывод. – Кундри заморгала всеми четырьмя веками. – Гейнче – не Инквизиция. Гейнче – это винтик в машине. Да и сам епископ старается изо всех сил этот винтик дискредитировать и устранить. Может, интриги наконец принесли успех? Может, Гейнче уже не имеет значения для машины, либо значение настолько малое, что его не информируют. Может, дела творятся там за его спиной?

– Может, может, может, – прикусил губу Стенолаз. – Хватит с меня гипотез. Хочу конкретики. Аркана, Кундри, аркана. Некромантия и гоэция. Я специально засылал людей в Шонау, чтобы они похитили личные вещи Апольдовны, предметы, которых она касалась. Тебе их уже доставили? И что?

– Сейчас продемонстрирую. – Нойфра тяжело поднялась с кресла. – Позволь.

Стенолаз считал, что знает, чего ожидать. Кундри обычно использовала магию Longaevi. Разочаровавшись, видно, отсутствием результатов, нойфра обратилась к магии, используемой Nefandi. Стенолаз посмотрел и быстро проглотил собирающуюся в горле слюну.

На столе был выложен круг из длинной полосы кожи, содранной, похоже, с живого человека. На полосе, обозначая вершины треугольника, были размещены козлиные рога, мумифицированный нетопырь и кошачий череп. Нетопырь был утоплен в крови, кота же, перед тем как убить, кормили человеческим мясом. Что делали с козлом, Стенолаз предпочитал не знать. В середине круга лежала прибитая к крышке стола железным ухналем[967] голова трупа, которая текла и уже немного воняла. Глаза, которые портятся быстрее всего, Кундри уже успела выковырять, а глазные ямы залепить воском. Край рта мертвой головы был обуглен, губы висели, как скрученные клочья, как гнилая кора. Перед головой трупа лежала пара кистей мертвеца, тоже пригвожденных к столешнице. Между ладоней лежало что-то, с чего содрали шкуру и изуродовали: большая крыса или маленькая собака.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});